Вячеслав Рыбаков

Вячеслав Михайлович Рыбаков — русский учёный-востоковед, историк, писатель и сценарист.
Автор о себе: Родился в Ленинграде, в январе 1954 года. Сейчас, соответственно, мне сорок пять лет. Многовато. Особенно для того, кого не публиковали в течение десятилетий. Звучит громковато, но это правда! Всерьез заниматься изящной словесностью начал лет в восемнадцать; первой публикации дождался в двадцать пять, а в тридцать имел три вышедших рассказа. Самое продуктивное время жизни прошло с кляпом во рту. Зато теперь до сих пор называюсь молодым писателем. Публиковался в самых разных местах — от Парижа до Хабаровска; и, как правило, случайно. Издал семь авторских книг. Молодой? Не очень. Перспективный? Кто знает...
В 1976 году окончил Восточный факультет Ленинградского университета, поступил в аспирантуру Ленинградского отделения Института востоковедения. В этом институте работаю доныне. Круг научных интересов — средневековая бюрократия Китая и законы, регулировавшие ее деятельность, обеспечивавшие ее стабильность и эффективность. Опубликовано более 40 научных работ, главным образом посвященных культурологическому анализу свода уголовных законов китайской династии Тан — "Тан люй шу и". Недавно в издании Центра "Петербургское Востоковедение" вышел первый том моего перевода этого интереснейшего и знаменитейшего памятника на русский язык.
Кандидатскую диссертацию написал еще в 1980 году, и к этому же времени относятся мои первые трения с тайной полицией. Некий доброхот — возможно, их было несколько — сообщил, куда следует, о том, что существует в природе рукопись антисоветской повести "Доверие", написанной Вячеславом Рыбаковым. Действительно, первый вариант "Доверия" я написал еще на пятом курсе университета, в 1976 году. И давал читать, как и все остальное, написанное в ту пору, любым друзьям-приятелям, кто просил; а те, в свою очередь — своим друзьям-приятелям... Ну, позвали к себе, подергали нервы. Похоже, основываясь на полученных от доброхотов сведениях, стражи духовного порядка ожидали гораздо большей антисоветчины, чем в конце концов им была мною представлена. Так что повесть у меня хоть и отобрали, но отпустили работать дальше. Но вплоть до Горбачевских времен включительно позванивали, напоминали о себе, вопросики о житье-бытье спрашивать пытались... Шесть лет спустя, по черновикам и по памяти я повесть восстановил и опубликовал. Поздно, поздно...
Эпизод этот меня, скорее всего, обогатил. Впечатления есть впечатления; поначалу, казалось бы, дело к инфаркту, а потом смотришь — к новой повести. Кое-что из тогдашних ощущений вошло потом в "Не успеть"; персонажу повести, офицеру КГБ, я даже дал инициалы того человека, который со мной "работал". Но, пожалуй, больше мне этого материала не надо. Нервы уже не те.
В апреле 83-его года познакомился с молодым — о! это слово! — режиссером Константином Лопушанским. Результатом знакомства явился совместно написанный сценарий фильма "Письма мертвого человека", который был первым полнометражным фильмом Лопушанского и как ему, так и мне, в сущности, пробил дорогу для дальнейшей творческой жизни. Фильм получил массу призов, в частности — Государственную премию РСФСР 1987 года. Получали мы ее в нынешнем Белом Доме прямо из рук товарища Воротникова. Честно говоря, очень унизительная была процедура. Но именно с этого момента Косте начали давать снимать, а мне начали давать публиковаться.
Полтора года назад по просьбе Кости написал ему еще один сценарий по его идее. Не фантастический. Киноповесть, сделанная мною по этому сценарию, опубликована в февральской "Неве" за 1998 год. В фильме, который сейчас пытается снимать Костя, из этого сценария, вероятно, что-то будет использовано.
Ничего не могу с собой поделать — переживаю. Знаю, что дело это неблагодарное, как правило — бессмысленное, но переживаю все равно. Забавно — пока жил в тоталитарной сверхдержаве, отгороженной от внешнего мира "железным занавесом", переживал за все человечество. Теперь, когда "занавес" лопнул и сгнил, и Россия якобы принялась вливаться в мировую цивилизацию — переживаю главным образом за нее, сердешную. Ну, и за конкретных любимых людей, конечно. И прежде, и ныне. По произведениям, по-моему, это видно.