Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Впервые за двадцать лет сочинительства я взялся за документальную повесть.
Называл ее то «Огненный столп» в память книги Н.Гумилева с таким же названием, то «Хроникой убийства», а в конце концов выкинул всю беллетристику и оставил только документы, рискуя тем самым внести некоторый диссонанс в общую сочинительскую тональность всего того, чем я занят. В свое оправдание скажу — публикуемые документы в симбиозе своем являют собой забавную историю, которую смею предложить читателю. Они посвящены идее реабилитации Николая Гумилева.
отрывок из произведения:
...Гумилев — судьба нашей семьи. Отец занимался Гумилевым в 20-х годах. После смерти отца моя матушка стала продолжать его дело: публиковать материалы архива. И вот, теперь я тоже оказался причастным к Гумилеву.
Как уже говорилось, 21 год назад отец обратился к Прокурору СССР...
СССР — Союз Советских Социалистических Республик — так когда-то называлась страна, где происходило описанное.
...с заявлением о реабилитации Гумилева. Первый заместитель Генерального прокурора СССР Маляров, не показав отцу дело Гумилева, сказал ему, что по сегодняшним меркам Гумилев может быть реабилитирован, но для этого надо, чтобы Союз писателей обратился с ходатайством в ЦК КПСС и что, если Прокуратура получит от него указание, то вопрос решится.
Союз писателей тогда не захотел...
Моей целью стало завершить идею отца — рассказать о деле Гумилева, идею, владевшую им с начала 20-х годов до последней минуты его жизни. Вот предсмертная запись отца из его дневника: «Температура 35.5, пульс 40 ударов, два медленных, очень сильных, за ними мелкие, едва уловимые, такие, что кажется, вот замрут совсем... давление продолжает падать, дышать трудно. Жизнь, кажется, висит на волоске. А если так, то вот и конец моим неосуществленным мечтам... Гумилев, который нужен русской, советской культуре; Ахматова, о которой только я могу написать правду благородной женщины-патриотки и прекрасного поэта... А сколько можно почерпнуть для этого в моих дневниках! Ведь целый шкаф стоит. Правду! Только правду! Боже мой! Передать сокровища политиканам, которые не понимают всего вклада в нашу культуру, который я должен бы внести, — преступление. Все мои друзья перемерли или мне изменили, дойдя до постов и полного равнодушия... Вчера душевная беседа с милым Сережей. Он все понимает, умница, и слушал меня очень внимательно... Он мой надежнейший друг».
Занятие Гумилевым — как уже было говорено — судьба нашей семьи. А от судьбы, как известно, не уйдешь. Я прятался от нее четырежды: в «Литературной газете», в Прокуратуре СССР, в МВД СССР, в Советском фонде культуры, но везде меня настигал рок, и я принужден был снова возвращаться к Гумилеву.
Чтобы доискаться до правды, мне понадобился 21 год, считая с того дня, когда Первый заместитель Генерального прокурора СССР Маляров, положив ноги на стол и отдавая походя подчиненным распоряжения, принимал в своем кабинете петербургского интеллигента П.Н.Лукницкого, моего отца.
Мне рассказывал об этом в 1982 году престарелый Г.А.Терехов...
Это тот самый Терехов,который выступил в «Новом мире» в»12 за 1987 г. с грандиозной сентенцией о том, что Гумилева расстреляли за «недоносительство», а не за участие в заговоре. Видимо, доносительство считал Терехов, есть норма нашего бытия. «Ну зачем же так про Терехова, —
говорили мне знакомые — ведь к нему единственному из этой братии спокойно относился даже Солженицын.» Заявляю со всей ответственностью, Солженицын имел в виду другого человека, однофамильца, впрочем, работавшего в той же системе.
...в бытность Малярова — начальник отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры Союза ССР.
У Терехова я не ассоциировался с Лукницким-старшим, да он наверняка не помнил фамилию смельчака, в конце шестидесятых рискнувшего искать справедливости в прокуратуре. Он рассказал мне об этом визите, впрочем, осуждая бесцеремонность Малярова, и сообщил также, что у этого писателя Маляров украл одну из книг Гумилева, сказав: «Для дочери».
В дневнике отца я нашел запись о том, что Маляров действительно, но не украл, а выклянчил такую книгу.
...Гумилев — судьба нашей семьи. Отец занимался Гумилевым в 20-х годах. После смерти отца моя матушка стала продолжать его дело: публиковать материалы архива. И вот, теперь я тоже оказался причастным к Гумилеву.
