Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
26 января 1972 года появилось секретное Постановление ЦК КПСС о выдворении писателя Григория Свирского, заикнувшегося о свободе слова, за пределы Советского Союза. В изгнании автор написал и опубликовал 10 романов и повестей, переведенных на главные европейские языки.
Через 20 лет книги Г. Свирского были, наконец, переизданы и в Москве, а в Союзе писателей Москвы летом 2000 года состоялся вечер, названный «Возращение Григория Свирского».
Из выступления на вечере писателя Юрия Карякина: «Один из самых сильных ударов по цепям, которым было сковано наше сознание, нанес Григорий Свирский. Он первым освободил нас от страха. После его смелого выступления в Союзе писателей — в присутствии секретаря ЦК КПСС Петра Демичева — мы вдруг поняли: можно! Не убьют!».
отрывок из произведения:
...Я был опальным вот уже шестой год. В издательстве «Советский писатель» мне шепнули, что в черном списке, присланном «сверху», моя фамилия — на первой странице.
Это была большая честь.
Но есть было нечего. Рукописи возвращались, как перелетные птицы. Когда мне позвонили из Средней Азии, из журнала, о существовании которого никто, за редчайшим исключением, и понятия не имел, и сказали: «К сожалению...» — я понял, что меня обложили, как волка.
Я протестовал. Писал «наверх»... Мне казалось, что я пишу на кладбище. Ни ответа, ни привета.
Приговор обжалованию не подлежал.
— Осталось одно, — сказал друг нашей семьи, мудрый и печальный Александр Бек, — заняться сапожным ремеслом... как Короленко. Короленко вырезал стельки. В пику Ленину и Луначарскому... А модельными туфлями даже прославился... Что, если повторить опыт?
То ли эти разговоры дошли до инстанций, то ли мне были предначертаны лишь пять лет строгой изоляции от читателя, но меня вдруг вызвали в Секретариат Союза писателей, усадили, как в лучшие годы, в кожаное кресло и предложили поехать на Крайний Север. В творческую командировку. На месяц, три, шесть, год, сколько потребуется, чтобы «создать новую жизнеутверждающую книгу...» — ...Ни в коем... кашка, случае! — прокричал Бек, встретив меня возле дома. Когда он был расстроен или испуган, он почти после каждой фразы добавлял эту свою «кашку». Вместо брани, что ли? Или чтоб задержаться на пустом слове и — подумать?.. В последние годы Александра Бека уж иначе и не называли: «Кашка» сказал, «Кашка» не советует...
— Не уезжай из Москвы... кашка, — убьют!.. Что? Затем и посылают... Подкараулят и — по голове водопроводной трубой... Тихо!
На аэродроме он шептал со страстью приговоренного:
— Гриша, ты их не знаешь! Они способны на все. Я их боюсь! Честно говорю, смертельно боюсь!..
Я глядел на морщинистое, доброе, детски-губастое лицо Александра Бека и думал о проклятом времени, которое могло довести до такого состояния мудрого и бесстрашного когда-то человека, писателя милостью Божией.
...И вот я сижу перед узкоглазым, с оплывшим желтым лицом первым секретарем, хозяином самого северного полуострова на земле, где издавна жили целых три народности: эвенки, венки и зэки . И тот читает письмо Союза писателей, где сообщается, что я командирован писать жизнеутверждающий роман.
Он подымает на меня глаза. В них — тусклое безразличие.
— Жизнеутверждающий, — басит он. — Это крайне важно сейчас! Спасибо, что приехали. К нам писатели попадают редко. Очень актуально — жизнеутверждающий.
— Да! — восклицаю я.
Мне и в самом деле хочется написать жизнеутверждающий. Надоело быть опальным и нищим. Хватит!
У Первого отвисает в улыбке губа, и он советует мне поехать на химический комбинат, затем к геологам, открывшим столько газа, что хватит всей Европе. Первый подымает телефонную трубку и вяло роняет:
— Сойферта!
Сойферта?! Странно!.. Я ни разу не слышал другого имени здесь, выше семидесятой параллели, где кривые полярные березы прижаты к мерзлым камням, где даже олений ягель прячется в расщелины скал, искрошенных морским ураганом. Возле газопровода, змеившегося по болотистой тундре, рабочий размахивал шапкой: «Насос встал! Беги к Леве Сойферту!» В холодном, как амбар, магазине старушка грозилась отнести заплесневелый каравай «на зубок» Леве Сойферту: «Он вас прикусит, шалавых!» — ...Сойферт! — забасил Первый. — К нам прибыл из Москвы писатель Свирский.
— Свирский умер! — слышится в трубке категорический ответ.
— Да нет, вроде, жив, — роняет Первый растерянно...