Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Ольга Дмитриевна Форш родилась 16 мая (28 н.с.) в крепости Гуниб в Дагестане в семье генерала Д.Комарова, начальника округа Среднего Дагестана. В 1908 в журнале «Русская мысль» был напечатан первый ее рассказ (как она напишет — «удавшийся») под названием «Был генерал». В этот год было опубликовано три рассказа: «Медведь Панфамил», «За жар-птицей», «Застрельщик». До революции Форш жила и работала учительницей рисования в Царском Селе и много печаталась в разных петербургских журналах.
Вскоре после Октябрьской революции уехала в Москву работать в Отделе реформы школы, заняв должность помощника заведующего «эстетическим развитием народа». Впечатления от этого времени позже будут отражены в книге «Московские рассказы». В последующие годы работала в Киевском Всеиздате, затем переехала в Петроград. 1923 стал поворотным в творчестве писательницы, перешедшей от работы над рассказами к своему историческому роману — «Одеты камнем» (1924 — 25), имевшему большой успех и раскрывшему истинный талант писательницы. В 1926 выходит исторический роман «Современники», посвященный судьбам Гоголя и художника А.Иванова. В 1930-е Форш работает над трилогией «Радищев», которая окончательно утверждает ее в качестве одного из ведущих исторических прозаиков. Времена Павла 1 рисует ее следующая книга — «Михайловский замок» (1946). Последним ее крупным произведением был роман о декабристах «Первенцы свободы» (1950 — 53). Умерла О.Форш в 1961.
отрывок из произведения:
...В этом подмосковном поселке отцы торгуют. Давно обсиделись на льготно закупленных в военное время нарезах. В первые годы революции порастрясли было мошну, а уж сейчас ничего — оперились.
Открыли кубышки, пообстроились, заборами обнеслись, георгин насадили. Ходят к обедне в двухэтажную церковь: зимой в теплый этаж, летом — в холодный. И цель жизни нашлась — подсидеть кооперацию.
Новый быт не то чтобы приняли — прижились, как половчей. Поначалу прокляли было двух-трех дочек за совбраки, да умом пораскинули и скоренько смирились: бездетный брак, что холостой выстрел: пугнуть пугнет, а вреда не видать.
И подмигнет, подтолкнет отец отца: опять-таки эта «охрана материнства от младенчества!».
Пусть советится, пока зелена, пробьет срок —«выглядит себе кого путного; а очистится с ним по-церковному, с благословением оброжается можно зятюшке и дела передать... И сыновьям в комсомол отцы идти не препятствуют. Не ровен час, заявят куда надо сыновья о бессознательном элементе в семье... Ведь пронесли уже где-то плакат:
«ДОЛОЙ БЫВШИХ РОДИТЕЛЕЙ!»
Лавочники народ кастовый, носы у них с набалдашинкой, пальцы пухлые, что личинки майских жуков. Пальцы наметаны товар с барышом принять и отвесить себе без урону...
Два мира в поселке, и не только в поселке — в каждой семье. Да вот хотя бы Творожины сестры:
Зоечка, довоенного —времени перестарок, да подросток Ирка — пионерка.
— ...Ручаться за то, Зоечка, что она ела именно женские груди и младенцев, я вам не могу, но удостоверено исторически:
Салтычиха загубила более сотни своих крепостных. Она жертв своих била скалкою до собственного изнеможения, а гайдуки при ней добивали плетьми...
— Ужас, ужас, — пищит Зоечка, — а про ужасы я слушать совсем не хочу.
И вот же неправда — Зоечка ужасы очень любила: в кино бегала на «Кошмар инквизиции», на «Застенки царизма». Но ведь ей этот внезапный знакомый показался из тех, ну, из прежних, которым так нравились девушки у Тургенева.
А Петя Ростаки, освеживший для собственной цели в исторических справках нужный ему материал, с удовольствием продолжал:
— Доносы на Салтычиху были столь многочисленны, что обратили наконец внимание Екатерины. Приказано было выставить ее на лобное место в саване. На груди у ней было написано: «Мучительница и душегубица»...
И опять Зоечка:
— Ужас, ужас...
— Салтычиху заключили под своды монастыря в подземную тюрьму. Пищу давали ей со свечой, и когда народ жадно кидался к оконцу, она дразнилась языком и плевалась. В старости стала непомерно толста, что не помешало ей завести роман с тюремщиком. Просидев тридцать лет в склепе, похоронена в почетном Донском монастыре. Кряжистая баба. И вот, попрошу я вас, Зоечка, дополнить мои сведения современностью и показать, что же осталось от древности в дни аэропланов и Советов?
Голубым глазом Зоечка глянула вбок, ерганула плечиком и, жеманясь, сказала:
— Пойдемте в парк, я вам грот покажу. Но почему вы так хорошо знаете историю?
— Я исторический романист, — сказал Петя Ростаки, — псевдоним мой Диего, зовите меня этим именем.