Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Михаил Хейфец, популярный израильский журналист и историк, родился и вырос в Ленинграде, где работал преподавателем литературы и истории. Позже стал профессиональным литератором. В 1974 был осужден за написание предисловия к «самиздатскому» собранию сочинений Иосифа Бродского. В период заключения написал три книги, которые были опубликованы за пределами СССР.
Автор ряда публицистических книг, посвященных вопросам советской и российской истории, а также жизни в Израиле.
отрывок из произведения:
...Ночь на 28 января 1725 года, когда переломилась его жизнь, князь Федор помнил всегда.
Давно уже в городе знали, что плохо государю, тяжко хворает преображенский полковник. Гвардейцам от сего известия было не что страшно – им казалось непонятным, как будет восходить утром солнце или держаться на оси Земля, если поутру по ней не промчится Отец Отечества. Без его летящей по ветру, долговязой фигуры в мире наступала бессмысленная пустота, некая дыра во времени! Бессменный командир преображенцев не мог, не имел права «почить в Бозе» раньше своих преданных лейб-гвардейцев.
И все же настал день, когда князя Федора вызвал ротный, князь Юсупов, и по-дружески предложил отлучиться из военной слободы в родной дом, к отцу-сенатору. Гвардия желала из первых рук ведать, что именно происходит в Зимнем...
Молодому князю повезло: застиг батюшку перед самым отъездом в Сенат. Тот уже нарядился в голубой, только на этот случай надеваемый камзол с серебряным шитьем — четыре года назад его «строил для русского дюка» собственный мастер Людовика XV. Обут отец был в голубые туфли с серебряными пряжками — «в тон». Он задержался лишь потому, что прыскал духами перед зеркалом, а сию процедуру князь не доверял семейному камердинеру.
— По городу двинули двойные караулы. Что, нечто произошло? — спросил в упор князь Федор.
— В Европе меня дивила способность бюргеров узнавать государственные секреты ранее моих шпионов, — улыбнулся батюшка. — В Польше, бывало, ежели что-то предстояло узнать срочно, я переодевался в хлопскую одежонку, шел в ближний шинок и пил до тех пор, пока не узнавал все интересное про нужную мне новость... Значит, сему искусству научились у нас в отечестве? Поздравляю, мон пти, вы почти европейцы! Да, верно, двойные караулы просто по городу не ставят. Сир отходит... Макаров просил сенаторов дежурить по трое у его постели. Надежды, говорит, боле нет.
Тайный обер-секретарь Макаров считался доверенным лицом царя. Значит, ошибки не могло быть! Понимая, что в душе, в самых закрытых закоулках он с начала ждал чего-то в этом духе и ужасаясь тому невероятному, что свершается на свете на его глазах, князь Федор развернулся и пошел к порогу родительского дома.
— Погоди, Федюша, в полк успеешь, — остановил усталый голос отца.
— Батюшка, думал — спешите...
— Спешу. Но не опоздаю. Наш сир просолен морем, с ним смерть намучается бороться. Так что говорят в гвардии?
— Что-то подозревают, чего-то боятся, но толком никто ничего не знает... Только б...
— Скоро узнают, — махнул рукой отец. —Да, так что — «только б»...
— Только б жил, мы за одно его дыхание отдали б себя... Все!
— Не богохульствуй! — отец покривился. — Смерть человеку суждена за его каинов грех, и никому не позволено ее убежать — ни Цезарю, ни Каролусу Великому, ни паче никому из русских людей. Не будь смерти, род людской меру потеряет, сатане целокупно отдастся...
Напыщенная философема непривычно звучала в речах неунывающего, галантного, насмешливого князя Василия, и сын поневоле пристальнее вгляделся в непохожего на себя самого батюшку... И будто прочитал в открытой книге — понял, для отца смерть Господина Полковника есть не только решенное, но и более сего — желанное дело! Даже от самого себя таил опытный дипломат нетерпеливое, до ужаса молодое желание свободы — сейчас оно выплескивалось из его глаз! Страсть, надежда хоть под старость сбросить подмявшую всех, сокрушительную, нервную и порывистую волю титана, Преобразователя России, и пожить, наконец, своей, своей, своей жизнью! Господи, — как-то лениво-подавленно думалось Федору, — неужели другие принципалы (отца-то судить он не смел!) также довольны уходу из жизни их водителя в самых великих деяниях. Неужели для министров смерть вожака империи — освобождение и ничего боле?
..Недаром князь Василий слыл большим дипломатом: интуитивно ощутил, что слишком открылся, что выдал себя — причем открылся не тому, кому нужно, кому следовало себя выдать...
— Я сегодня видел светлейшего, — ровным голосом сообщил Феде. — Не показывает, а по глазам-то я вижу: довольнехонек. Да, проживи наш сир еще с полгода — не удивлюсь, если б мне довелось допрашивать Данилыча на дыбе в Тайной канцелярии.
(Легко читался князем Федором подтекст отцовских речений: сынок, не суди меня строго, ибо ежели Меншиков, бесконечно должный Петру, и тот доволен уходом патрона к Богу, что ж с меня, по сути почти иноземного по делам службы сановника, спрашивать...) Отец подошел к зеркалу, еще раз осмотрел себя всего. До последней пуговицы. И мимоходом, не придавая вопросу серьезного значения, спросил:
— Завещания пока нет. И вряд ли оно будет. Как мыслишь, кто станет наследником?
Вопрос льстил молодому человеку: его обожаемый батюшка, всеевропейски известный политик, интересуется его мнением? В то ж время — ну какой истинный наследник может быть у — Великого! Вот кому трон достанется в долю — это верный вопрос. Полагалось бы получить внуку, сыну казненного отцом Алексея-покойника, только...
— ...мал уж Петруша больно, батюшка. Десять вроде годков всего?
— А сам-то Петр? В десять лет и стал царем. Да у нас ли только? А во Франции — Луи Пятнадцатый...
— Тогда кто-то должен быть назначен регентом. Сенат?
Отец пожал плечами. Сенат лучше всего, конечно бы, но в коллегиях нет мудрости, «тут, Феденька, не Швеция, к многогласию мы не приучены, сенаторы ненавидят друг друга на правах старинных соратников...» — «А если дочь государя?» — предложил гвардии прапорщик. «Анна-то? Ее крепко взнуздал жених, голштинец, племянник Карла Шведского. Для того ль мы били шведов, чтоб кто-то из них после Петра стал нами же править?» — «Тогда Елисавет?» Отец поморщился: слабой на передок считалась младшая дочка Преобразователя...
...Ночь на 28 января 1725 года, когда переломилась его жизнь, князь Федор помнил всегда.
