Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Михаил Хейфец, популярный израильский журналист и историк, родился и вырос в Ленинграде, где работал преподавателем литературы и истории. Позже стал профессиональным литератором. В 1974 был осужден за написание предисловия к «самиздатскому» собранию сочинений Иосифа Бродского. В период заключения написал три книги, которые были опубликованы за пределами СССР.
Автор ряда публицистических книг, посвященных вопросам советской и российской истории, а также жизни в Израиле.
отрывок из произведения:
...Все могло идти своим порядком, если б не вмешался несуразный случай. Рыжий Давид продолжал бы играть на скрипке, пилил по-прежнему бесконечные гаммы, и кто знает? —может статься, и добился своего. На свете немало таких рыжих Давидов, играющих на скрипке.
Но подкрались суматошные дни. Они стоили южному городку много крови и слез. Они спутали протоптанные дороги и завеяли багряной пылью ясное южное небо. В эти дни городок истово крестился снарядами и пулями, из конца в конец, наотмашь. Городок в страхе приседал, его низенькие домишки брюхом жались к земле. Неизвестно ведь было, куда ляжет каждая из шальных свистящих угроз. Случилось так, что одна из них улеглась поперек жизни Давида, который играл на скрипке.
Есть люди, рыжие с головы до ног. Таким был Давид. Он был весь изжелта бледен, это был цветок вырождения и болезней, наливающих слабое тело пухлой полнотой. Такие люди имеют свой запах — затхлый и кислый: это плесень в подвале человечества. Отец его был увеличенных размеров той же породы. Годы и жизнь заострили лишь углы и линии. Старый Тагер прошел в свое время школу нищенства и бедствий, но не остался за бортом. Трофеем его ожесточенной схватки с жизнью явился темный вонючий трактир, где толкалась целый день базарная голытьба.
Давид был единственным его сыном. Он должен был перенять от отца плод жизненных достижений. Но Давида тянуло к скрипке.
Старик Тагер отдал его в коммерческое училище и не желал слышать ни о каких скрипках. Он любил сына и хотел избавить от пинков жизни. И когда однажды Давид заупрямился в своем желании учиться музыке, старик жестоко, до бесчувствия избил сына и отливал потом холодной водой.
После этой истории Давид замолчал, но старый Тагер сам не выдержал тона: через пару дней привел к Давиду учителя, скрипача из старшего класса музыкального училища. Давид принял это как должное, и семейный мир был восстановлен.
Через год Давид кое-как играл. Это была скверная и неприятная музыка. Он фальшивил и скрипел свои гаммы и упражнения и не замечал ни фальши, ни скрипа — такой уж у него был отвратительный слух, тут ничего не поделаешь.
Давид оказался совершенно немузыкален. Это было печально. Но он любил музыку так, как только может ее любить дитя еврейской нищеты. И это было еще печальнее. Единственное, что он должен был сделать — раз и навсегда забыть о скрипке. Но вместо этого он работал, как вол: четыре часа ежедневно, и ни секунды меньше. Он жестоко боролся с юркой армией хвостатых точек, густо посыпанных на решетки нотной бумаги, он любил их с ненавистью человека, бессильного совладать с веселыми излетами их вертлявой рати. В жестокой этой борьбе победа осталась за ним, потому что на его стороне были терпение и настойчивость. Два часа утром, два часа вечером, невзирая на пьяненький говор трактира, ежедневно, вот уже четыре года — да, он знал, что делает! Он хотел стать музыкантом, скрипачом.
От первого своего учителя — долговязого юноши, по вечерам игравшего в дешевых притонах чувствительные романсы, — Давид ушел к старику-чеху. Чех одиноко жил на краю города, в чистенькой квартирке, где был всегда полумрак и масса безделушек, мебели, карточек, где пахло аккуратным холостяком и — немножко — псиной: у чеха был единственный сожитель — большой белый шпиц. Шпиц был стар, умен и музыкален. Он тихонько подвывал в самых патетических местах концертов, которые играли ученики чеха.
Первое время Давид, как: все еврейские мальчики, страшно боялся собаки. Он просидел однажды около часу совершенно неподвижно, обливаясь холодным потом, боясь шевельнуться: чех ушел куда-то, а в комнате оставался шпиц. Собака лежала в углу, ее острые уши и черные бусинки злых глаз следили за Давидом.
Но со временем они свыклись, Давид перестал холодеть от ужаса, когда собака подходила к нему, а шпиц выражал недовольство, лишь когда Давид фальшивил.
На третьем году ученья Давид вкусил терпкую горечь публичного провала. Коммерческое училище давало ученический спектакль, все дарования были мобилизованы, и на маленькой афишке ослепительно засияло: «...N 8. Д. Тагер. Исполнит «Арию с вариациями» Берио, под аккомпанемент фортепьяно».
Четыре ежедневных часа чудовищно выросли, они разбухли до восьми и больше: Давид готовился к выступлению. В вечер концерта за кулисами самодельной сцены в последний момент перед выходом, он хотел еще раз посмотреть в ноты, в последний раз. Но ему не дали. Его вытолкнули на сцену, и в беспамятстве сыграл он свою «Арию с вариациями».
Пальцы были скользкими от бессильного пота, смычок неудержимо трясся на струнах — и Давид вдруг и бесследно забыл финал. Он жалко опустил замолкшую скрипку и остался стоять посреди нестерпимо яркой сцены...
Аккомпаниатор не растерялся, он был опытным тапером. Загремев фортиссимо, закончил эффектным аккордом и ушел впереди Давида за кулисы, шипя и ругаясь. Это был обыкновенный провал начинающего музыканта, все в порядке, но для Давида он стал глубокой и незакрывающейся раной. Мотив забытого финала неотвязно преследовал его после концерта долгое время. Он вырастал из книг, из нот, он появлялся внезапно и неотступно — пока Давиду не удалось заставить себя забыть и мотив этот, и все свое первое музыкальное выступление.
К тому времени учитель его, чех, стал преподавателем музыкального училища — и Давид поступил туда же. Невиданная жизнь мастерской, где делали вундеркиндов, охватила его и увлекла за собой. Он проводил дни и вечера в путаных коридорах здания...