Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Русский писатель Максим Горький — одна из самых значительных, сложных и противоречивых фигур мировой литературы. В прозе, драматургии, мемуаристике писатель с эпическим размахом отразил социальные типы, общественные отношения, историю, быт и культуру России первой трети XX века.
отрывок из произведения:
...Синестетичность издавна, пусть и негласно, признана экзотическим атрибутом символизма и даже декаданса. Напомним, синестезией в литературоведении называют специфические тропы и стилистические фигуры, связанные с межчувственными переносами и сопоставлениями. Так уж получилось, что именно с экстремальных и «краевых» деклараций синестезии и началось теоретическое освоение этого явления. Именно своей броскостью, на уровне «эстетизированного озорства», и привлек, как известно, всеобщее внимание знаменитый сонет «Гласные» семнадцатилетнего Артюра Рембо:
«А — черный, белый — Е, И — красный, У — зеленый, О — синий... Гласные, рождений ваших даты Еще открою я...»
Это, наверно, единственный и уникальнейший случай в истории культуры, когда (отметим, чаще всего, обреченным на бесплодность) обсуждениям «стихотворной тайны» было посвящено столько статей и даже книг, что они во многие тысячи раз перекрывали по объему четырнадцать строк самого сонета. Одним из первых подключился к этим дискуссиям и молодой А.Пешков в своей известной статье «Поль Верлен и декаденты». И уже здесь заметен его особый, личный интерес к феномену «смешения чувств». Он допускает, что сонет Рембо «Гласные», возможно, для самого поэта просто «шутка», «красивая игра слов». Но, вместе с тем, писал он, — «не надо также забывать и безграничность человеческой фантазии, создавшей много вещей гораздо более странных, чем этот «цветной сонет»... Отголоски данной статьи звучат в «Жизни Клима Самгина» (в детстве Клим «выдумывал, что говорит лиловыми словами», а умница Лиза Спивак рассказывает в школе: «Не ново , что Рембо окрасил гласные, еще Тик пытался вызвать словами впечатления цветовые«). Но все же при этом никому в голову не придет, что именно Горький является подлинным «чемпионом синестетизма» в русской литературе, затмевая в том даже Бальмонта с его шумными синестетическими манифестами в защиту «аромата Солнца»!.. И речь здесь идет не об избитых, случайных синестетических трюизмах, которыми полна и наша обыденная речь, хотя писатель, конечно, не избегает их: «однотонный, белый голос (станового)«; «черный звук (гудка)»; «бесцветный голос«; «густая волна звуков»; «тонкая задумчивая песнь самовара» («Мать»); «темный голос» («Хозяин» ), «мягкий и гибкий голос» («Месть»), и т.д. Нет, оказывается, синестезия — это не случайность, это одна из самых ярких красок в его художественной палитре! Но, удивительно, «не замечает» этого и сам Горький. Да и его исследователи тоже — даже не упоминают слово «синестезия», хотя и отмечают порою « свежесть метафор» великого пролетарского писателя, создаваемых им путем неожиданного сталкивания разнородных по модальности, например, зрительных и слуховых впечатлений. Как объяснить эту парадоксальную ситуацию?
Дело в том, что в первоначальном понимании синестезии (у символистов особенно) зрительный компонент ограничивался цветом, который, при очевидной своей субъективности («на вкус и цвет товарища нет»), легче поддается систематизации и символизации («И — красный, У — зеленый» у Рембо; «флейты звук зарево-голубой, звук литавр торжествующе-алый» у Бальмонта). У Горького же практически нет ни одной цвето-слуховой синестезии. Если упоминание о цвете и появляется, то лишь в контексте подчеркивания «пестроты» синестетической картины, без оперирования самим цветом: «Казалось, голос женщин звучал совершенно отдельно, все они казались разноцветными ручьями и, точно скатываясь откуда-то сверху по уступам, прыгая и звеня, вливаясь в густую волну мужских голосов, плавно лившуюся кверху, тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим взвивались, чистые и сильные, высоко вверх» («Старуха Изергиль»). В подавляющем же большинстве синестезии у Горького — ахроматические, пластические, графические: «Бархатистый голос казался черным и блестящим» («Фома Гордеев»); «Визжала шарманка, выбрасывая лохмотья какой-то мелодии» («Страсти-мордасти»); «Густые и успокаивающие ноты печально вьются в воздухе» («Ярмарка в Голтве»). При этом подобные синестетические обороты присущи и ранним рассказам, и романам, и даже самой суровой публицистике: « И снова гнусаво запел рожок. Люди быстро очищали площадь пред этим звуком, и он тонко извивался в воздухе» («9-е января»). Трудно поверить в это, но наибольшая концентрация изысканнейших синестетических тропов — в самом, казалось бы, нехудожественном произведении «Мать»: «Матовый шум телеграфных проволок«; «Яркой лентой извивался голос Феди»; «Вспыхнул спор, засверкали слова, точно языки огня в костре»; «Старые колокола топят его (звук колокольчика) в своем гуле, как муху в масле» ; «Тревожной стаей полетели странно прозрачные крики струн и закачались, забились, как испуганные птицы, на темном фоне низких нот» и т.д...