Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Повесть «Дантист живет этажом выше» раскрывает мужество советских людей в борьбе с империалистическими разведками в середине 30-х годов.
отрывок из произведения:
...Штора не была задернута, свисала тяжело, касаясь скупо блестевшего паркета. За окном серебряно отсвечивала вершина горы, острая, чуть склоненная набок. Она словно всматривалась в ночь или прислушивалась к чему-то. А звуков трепетало много, обыкновенных земных звуков, из которых складывалось то, что принято называть тишиной ночи. Шумела горная мелкая речка — катила воду и камни; подавали сигналы цикады; кричали птицы; на железнодорожной станции маневрировали паровозы — шипели паром, захлебывались гудками, лязгали вагонными буферами. Луна в небе гуляла полная, круглая, большая и неестественно красивая. Город и горы вокруг него, словно дождем, были омыты мягким и теплым светом.
Дежурный администратор гостиницы «Эльбрус» Ксения Александровна Липова вышла из-за конторки, пересекла гостиничный холл и остановилась на пороге, подперев плечом распахнутую входную дверь. Дверь была высокая, старая. Не сбитая, а собранная из черных досок, маленьких и больших, аккуратно подогнанных друг к другу. Дверная ручка в форме шеи и головы гуся, отлитая из бронзы, мерцала на темном фоне, словно свеча.
Ксения Александровна много раз видела такую летнюю ночь, с запахами гор, реки, мимозы, лесопилки, паровозного депо. Она работала в этой гостинице пятнадцать лет, с тысяча девятьсот двенадцатого года, когда гостиница «Эльбрус» была известна горожанам под прозаическим названием «Гусачок».
Летними ночами Ксения Александровна обычно запирала входную дверь после двух, если, конечно, не было грозы и непогоды, а светила луна и можно было спокойно любоваться горами, их простотой и величием.
Прежде чем повернуть ключ в замке — ключ был тоже бронзовый, как и дверная ручка, — Ксения Александровна посмотрела вниз, в долину, где белел домами и улицами город, почувствовала тоску по сыну, в который раз подумала: «Пора найти нормальную работу, дневную, без ночных дежурств».
Дверь не скрипнула, пошла легко. Завхоз Попов наконец смазал петли. Поклялся, что масло особенное. Смазка будет держаться до осени и даже до зимы. Ксения Александровна не уважала Попова. Не за то, что он пьет. Считала, всякий мужик пьет, если деньги и здоровье позволяют. Она не уважала Попова за трепливость. Укоряла его:
— Зотикович, самое последнее дело — пообещать и не выполнить.
— Ты права, Ксеня. Ты права, — деловито сдвигал брови Попов. — Я сам этого не уважаю. Вот скажи, я тебя хоть однажды подвел?!
— Уходи с глаз моих, — просила в таких случаях Ксения Александровна.
Ксения Александровна повернула ключ. Услышала шаги на лестнице. Осенью и зимой лестницу покрывали ковровые дорожки. Весной, когда начинала одолевать грязь, дорожки снимали. Чистили. И до осени Попов хранил их в своей кладовке, которая была на первом этаже под лестницей.
— Вы уже заперли дверь?
— Я могу открыть.
Она узнала постояльца с третьего этажа из тридцать шестого номера, молодого мужчину с короткими усиками и золотой фиксой, которую можно было видеть слева в верхнем ряду зубов, когда он говорил или улыбался. Ксения Александровна окрестила его про себя Фиксатый.
— Ничего, — сказал он. — Просто хотел подышать свежим воздухом, проветриться... Да ладно... Пойду спать.
Он жил в гостинице четвертый день. Часто уходил. Однако, как правило, быстро возвращался. Керосиновая лампа светила за его спиной на стене, возле лестничной площадки. Тень Фиксатого перегибалась, сбегая по ступенькам в холл, где лежала ровно и длинно, касаясь ног Ксении Александровны.
Пожав плечами, Ксения Александровна наступила на тень. Доброжелательно сказала:
— Спокойной ночи.
— Спасибо, — ответил он не двигаясь. Потом нерешительно спросил: — Вы не сможете разбудить меня в шесть?
— Пожалуйста, — кивнула Ксения Александровна, спокойно направляясь к конторке.
Фиксатый как-то странно смотрел на нее. Внезапно, будто от боли, сжав губы, мотнул головой. Негромко, точно себе, сказал:
— Нет-нет... Будить не надо. Я сам проснусь. Я сам!.. — и побежал по ступенькам вверх.
Бронзовые стержни для поддержки дорожек звякали, как мелочь в кармане.
Взяв с конторки свечу (электричество в городе через день отключалось в двенадцать часов везде, кроме железнодорожного вокзала и ремонтных мастерских, которые в городе называли одним словом — депо), Ксения Александровна пошла за лестницу, чтобы проверить, заперт ли черный ход. Она поступала так всегда.
Коридор тянулся узкий, невысокий, пропитанный запахами столярного клея и струганых досок. Рядом с кладовкой Попова находилась мастерская столяра, сухонького, щупленького старичка, который не спеша и добротно ремонтировал гостиничную мебель.
Пламя свечи колебалось. Тени двигались по стенам, словно дул ветер. Ксения Александровна подняла свечу выше. Растопленный воск скользил по свече прозрачной, чистой слезой.
Завхоза Попова она узнала сразу. Он лежал поперек коридора, в клетчатых брюках, в парусиновых туфлях бежевого цвета. Лежал на животе, уткнув лицо в согнутую правую руку.
«Господи! — подумала Ксения Александровна. — Это надо же упиться до такой степени».
Она присела на корточки, продолжая держать свечу высоко. Коснулась спины завхоза, вернее, постучала в нее пальцами, как в дверь. Сказала громко:
— Вадим Зотикович!
Поза, в которой лежал завхоз, напоминала позу пьяного человека. Но что-то насторожило женщину. Насторожило уже тогда, когда она только присела. Прошла секунда, другая, третья... И Ксению Александровну словно пронзило: завхоз не дышит. Она протянула руку к его голове. Тронула волосы. И почувствовала липкость на пальцах. Свет, теплившийся вокруг свечи, не отличался большой яркостью. Но его оказалось достаточно, чтобы поняты на пальцах густела кровь.
— Зотикович, — на этот раз шепотом, почти неслышно выдавила из себя Ксения Александровна, разумеется не надеясь услышать ответ.
Мышцы ее онемели, будто она много часов сидела или лежала в неудобной позе. Страх заколотился в груди, дрожью вошел в руку. Она подумала, что может уронить свечу и остаться в кромешной тьме здесь, в этом страшном узком коридоре, с дверью, которая не заперта и ведет в захламленный двор, упирающийся в крутую гору, где, кроме камней и кустарников, нет ничего.
Теперь она хорошо видела, что дверь черного хода только прикрыта. Тяжелая задвижка, на которую завхоз, уходя домой, вешал замок, была выдвинута. Замок лежал в метре от Попова, ровно на половине расстояния до двери. Ключа в замке не было. Он смотрел скважиной вверх, темнеющей остро, как зрачок.
Ксения Александровна пощупала лицо завхоза Попова. Оно пугало холодом, не таким, какой чувствуешь при прикосновении к холодному стеклу или металлу. Это был холод смерти...