Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
В избранной коллекции творческого наследия автора, — вся палитра таланта признанного мастера современной прозы. Неповторимость, виртуозность исполнения, богатейший спектр неиссякающего творческого остромыслия — это дар писателя каждому, кто открывает его книгу.
отрывок из произведения:
...Сны, которые повторяются… Часто они, навязчивые сновидения, воссоздают то, что очень бы хотелось забыть: одному снится война, другому автомобильная катастрофа, в которую он попадал, третьему — чье-то предательство… А мне до сих пор снится, что я должен решить задачу по геометрии с применением тригонометрии — и я просыпаюсь в холодном поту. А проснувшись, долго не расстаюсь с теми годами, которые, впрочем, всегда со мной. «Ты — как ребенок!» — упрекают меня. Словно бы дети хуже, чем взрослые. Давние восприятия, прежние интонации не оказались забытыми, заглушенными высокомерием взрослости… — Начинаются страдания молодого Виктора, — со вздохом произнесла мама, как только я уселся за домашние задания по математике.
Мама сказала о моей молодости, хотя я фактически пребывал еще в детстве. Уловив мое удивление, мама рассказала, что у классика немецкой литературы Иоганна Вольфганга Гёте есть знаменитое творение под названием «Страдания молодого Вертера». Знаменитое, но я его не читал.
— А опера есть такая?
— Есть и опера, но она называется просто «Вертер». Ее сочинил французский композитор Массне.
Об опере я спросил неслучайно: мама была музыковедом — и сравнивала с оперными сюжетами сюжеты, возникавшие в нашей семье. При всяком удобном случае она старалась приобщить к музыке и меня. А одновременно — к литературе, которая, как она уверяла, «мать всех искусств», ибо «даже в основе балета лежит либретто». Это мама кого-то цитировала… Меня в той цитате привлекла не мысль о величии литературы, а забавная рифма: «В основе балета лежит либретто».
— В святой книге сказано: «В начале было слово». Это о времени, то есть с чего все началось. Но и по смыслу — «вначале» слово.
«Слава Богу, не математика!» — вздохнул и я, но с облегчением.
В тот раз мама прибегла к литературе, чтобы поменять немецкое имя Вертер на мое имя Виктор, поскольку оба мы, по ее мнению, были страдальцами: он из-за любви, а я из-за математики. Мама не знала, однако, что и я, семиклассник, мучился не только ненавистью к математике, но и любовью к математичке. Ее звали Виолеттой Григорьевной.
— Оперное имя! — впоследствии сделала открытие мама. — Она тезка главной героини оперы «Травиата», которая была несчастной красавицей и умерла от чахотки.
Высокое любовное чувство у меня возникло в тот день, когда я схватил самую низкую отметку по геометрии с применением тригонометрии. Виолетта Григорьевна присела рядом со мной, чтобы попонятней растолковать, в чем заключаются мои математические просчеты. Ни одно женское лицо, кроме маминого, не оказывалось так близко и ни одно женское плечо не прислонялось к моему плечу так непосредственно. Фактически я потерял сознание… Но и в бессознательном состоянии понял, что это обвал. Что это конец всем моим наивным детским мечтам и забавам. Вникать в ее объяснения я, конечно, не мог. Существовали только лицо и плечо… Расписавшись в моем дневнике, где Виолетта Григорьевна приглашала родителей явиться к ней для переговоров — как я быстро сообразил, обо мне! — мама попросила отца:
— Сходи в гимназию ты. А то я разволнуюсь, раскашляюсь, как в опере «Травиата».
Кашель был первым признаком всех маминых переживаний. Отец, будто следователь по особо важным делам, доискивался до причины каждого такого волнения. И расценивал ту причину как террористический акт, направленный против маминого здоровья, а значит, и против всего нашего дома.
— Ты не любишь математику, — обратился ко мне отец, точно к разоблаченному террористу. — А что-нибудь ты вообще любишь?
Он был наступательным и мощным, как танк, атакующий огнем преувеличений и обобщений. «Отец обороняет нашу семью от бед!» — разъясняла мне мама. Он оборонял семью от бед, а мама мягко обороняла меня от него.
— Ну, почему же? Витя многих и многое любит. Нас с тобой, например… «И Виолетту Григорьевну!» — мысленно выкрикнул я. Любил я также свою кошку Машеньку с ее глазами, похожими на маленькие, добрые светофоры — круглые и зеленые: «Дорога открыта!» Любил терьера Гошу с глазами, наоборот, густо заросшими: не поймешь, что думает и что замышляет! Любил я и рыб в аквариуме, которые, набрав в рот воды, хранили какие-то подводные тайны и не обращали на нас ни малейшего внимания. Еще любил я двух попугаев в просторной клетке на подоконнике, которые, в отличие от рыб, рты свои закрывали в исключительных случаях. Но, повторяя наши слова и фразы, не передразнивали, а как бы их затверждали… — Не собираюсь быть технарем! — ответил я отцу.
— И где же ты собираешься применить свои силы? В зоопарке?
Я должен был применить не знания, не способности, а именно силы, ибо на силу отец рассчитывал более, чем на все остальное.
— То, что Витя любит животных, заслуживает уважения, — опять тихим шагом вошла в разговор мама. — У него Машенька с Гошей не враждуют, как кошка с собакой, а живут душа в душу. И попугаи не задираются… А Машенька не лезет лапой в аквариум. Витя их так воспитал. И все же… — Она повернулась ко мне. — В основном папа, поверь мне, прав. Точные науки не противоречат твоему благородному отношению к «братьям нашим меньшим». — По маминому убеждению, отец в основном оказывался прав всегда. — А о «братьях наших меньших» заботься по-прежнему. — Поразмыслив, мама добавила: — Я думаю, Вите нужен домашний преподаватель. Иначе он может расстаться с этой гимназией: там ведь особые требования, повышенные.
Расстаться с повышенными требованиями я был не прочь. Но расстаться с Виолеттой Григорьевной!...