Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Юлия Игоревна Андреева. Писатель, поэт. Родилась в Ленинграде в 1969 г., в семье служащих. Поэтический дар проявился рано. В школьные годы занималась во Дворце пионеров им. А.А.Жданова, в клубе «Дерзание» (секция поэзии, руководитель Н.А.Князева).
Печататься начала с 1993 г.
Есть зарубежные публикации: Австралия, США.
В 2002-2004 гг. работала на радиостанции «Открытый город», где вела постоянную рубрику «Литературная гостиная», а также циклы передач, как то: «Компьютерные истории», «Усыновление», «Открытый космос». Является режиссером литературно-музыкальных дисков: «Петербургское барокко», «Готика», «Венок Данте».
В 2003 г. за роман «Мертвым не понять» стала лауреатом литературной премии «Созидатель».
2006 г. Роман «Предсказание» выдвигался на премию Гоголя (номинация «Вий», мистический роман).
В 2007 книга «Изнанка веера» выдвинута издательством «Гиперион» на премию Гоголя (номинация «Шинель»).
отрывок из произведения:
...Шарль заплатил за кофе и присел на лавочке под большим незнакомым деревом, утренние газеты, почувствовав в молодом человеке интерес к своим особам, мягко оседали на скамейку рядом, ловко обходя чашечку и любопытствующие ветки. Причём центральные, благородные издания плыли чинно, соблюдая только им понятную очередность, блестя в воздухе дорогой бумагой.
Солнце было уже над ратушей, когда прорвавшийся вал бульварной прессы погрёб под собой молодого человека, и только дерево тянуло из бумажного кургана длинную ветвь.
Шарль сделал большой глоток и принялся за размышление, спасательная команда, по всей видимости, не спешила на помощь, а дети со спичками и мечтами о средневековье в такой час пили молоко на бульваре Виноделов. Неожиданно Шарлю захотелось сказать о себе что-нибудь значительное, и он написал:
Уже в восемь лет я чувствовал себя настоящим философом. В то время я и моя ...юродная (Двоюродная, Троюродная — вписать по желанию) сестра жили в маленьком, зеленом домике под жёлтой крышей. (Шарлю почему-то нравилось сочетание желтого с зелёным.) Я пересказывал ей все знания, полученные на уроках, раскрашенные, как цветные сны, принимая от неё картинки, созданные истинно женским восприятием мира, тонкие и переливчатые, как крылья стрекозы. Таким образом, мы выросли и получили всестороннее образование.
Дальше о сестре почему-то писать не хотелось, а вспоминалась недавняя возлюбленная, которая утверждала, что она родом из Ляпаландии, и Шарль верил! Кому?! Знал бы он тогда.
— Лапочка, блаженная моя Ляпаландия в кружевах белого пеньюара с розовой орхидеей в волосах, золотых, как это утро.
Да, я не смог забыть её, не смог. Когда она ушла, я почувствовал в себе влечение к сластолюбию, себялюбию и слабоумию. Домашние рыбы снабдили меня книгами, необходимыми для душевного состояния. Я перечитывал поэтов прошлого и грядущего...
Тут Шарль вспомнил, что в будуаре, где встречались Светские Львицы, он явственно заметил граммофон, и не упомянул об этом. В порыве нежности он сочинил песню, начинающуюся словами: «Где же ты моя Ляпаландия»... Слезы текли по его симпатичному лицу, образовывая тусклый ручеёк.
Когда спасательная команда справилась с белыми, лишёнными всяких мыслей газетами, Шарль сделал из стихотворения кораблик и пустил его в ручей по воле волн.
Навампиренный чужими словами, румяный и довольный, он спешил к себе. Нужно ещё было закончить зарисовку о Львицах, но в голову ничего не лезло, и молодой человек устремился в аллею Разрешенных цензурой неожиданностей, где обычно гуляли прототипы, дабы вдохновиться от них перед спектаклем, потому что Шарль твёрдо решил не выпускать теперь Лёку из вида.
В городе говорили только о великолепной дебютантке, вокруг театральной тумбы красовалась её очулоченная нога. Шарль сделал несколько оборотов, так и не узнав, чем же она должна была закончиться. Свернув нааллею, журналист без труда обнаружил Светских Львиц, о чем-то ласково говоривших с...
У Шарля защемило сердце.
— О чём? О мужчинах, — решил он, и в голове тут же родился диалог:
Красная Львица: — Большинству женщин приходился грызть мужчин, подобно граниту... знаний. В свете же мы просто щелкаем их как орешки.
— Да, — неумело вставила дебютантка, — попадаются ещё особи, чем-то напоминающие вшей, только и ждущих приказа — к ногтю.
Львицы многозначительно переглянулись.
— Среди же подкаблучников встречаются мазохисты, — продолжила тему Золотая, — эти всегда вертятся под ногами на вечерах, норовя поломать ваш остренький каблучок о своё сердце.
Шарль опустился на траву. Всё еще хуже, Ляпаландия нашла себе достойных учителей. Надо было подумать над заказными статьями о свиньях, львах, орлах и черепахах, но сил нет, в голову лезла недавно сочинённая строчка: «Где же ты, моя, Ляпаландия»... а дальше, хоть убей — ничего нет.
В последний раз, когда они расставались, герань в окнах напоминала гербы, и если скосить глаза, цветы соединялись с простынями, и в этом было нечто королевское. Мимо прошёл молодой человек в вечернем фраке с дохлой рыбкой. Было печально и смешно. Неожиданно он направился в сторону Шарля и превратился в Батти, школьного друга, человека доброго, но бедного, делившего с Шарлем много лет его стол и кошелек. И так бездумно и жестоко брошенного им, Шарлем, после знакомства с Лёкой. Друзья обнялись.
— Ах, мой друг, мой бедный друг, как же изменило вас жестокое время и эта женщина. Надеюсь, вы расстались, и мы можем спокойно выпить где-нибудь вместе? Как я страдал, Шарль, милый мой, ваше исчезновение три года назад привело меня в крайнюю нужду, так что с тех пор, я, ваш друг, не вкусил хлеба насущного. Ну, полно, — Батти выдержал королевскую паузу. — Пойдемте в кабак.
Шарль прослезился, обнял друга еще раз, и вскоре они уселись за столик...
...Шарль заплатил за кофе и присел на лавочке под большим незнакомым деревом, утренние газеты, почувствовав в молодом человеке интерес к своим особам, мягко оседали на скамейку рядом, ловко обходя чашечку и любопытствующие ветки. Причём центральные, благородные издания плыли чинно, соблюдая только им понятную очередность, блестя в воздухе дорогой бумагой.
