Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Роман известнейшего современного писателя-историка повествует о драматических событиях освободительной войны украинского народа против польско-шляхетского гнета (1648-1654 гг.). Эпическая масштабность, широта, драматичность образа Богдана Хмельницкого делают роман увлекательным, динамичным, полным непредсказуемых взлетов и падений, через которые судьба ведет главного героя. Произведение написано от имени самого гетмана, обозревающего свой жизненный путь до и после смерти — «во славе».
отрывок из произведения:
...Какую же мне избрать пору?
Когда засыпают утомленные ласками влюбленные, когда в тяжком бреду стонут измученные бессонницей старые люди, когда короли выходят из позолоченных рам своих пышных парсун, а давно почившие красавицы ищут свою навеки утраченную привлекательность, когда ни одна птица не запоет, когда еще не мерцает в дымке горизонт, когда вздох проносится в пространстве и проплывает печаль над степями, — может, именно тогда мне и нужно сойти с высокой круглой груды камней посреди просторной киевской площади, носящей мое имя, и поскакать на бронзовом коне, весело размахивая бронзовой булавой, под бронзовый цокот копыт, распугивая малышню, которая так любит играть у подножия памятника? («В темных лаврах гигант на скале завтра станет ребячьей забавой...») Но уже срывался со скалы один гигант и скакал вот так сквозь века, и цокот копыт распугивал несчастных сирот, покинутых женщин и обездоленных людей.
Потому не будет цокота, и скакать я не буду.
Хотя и на коне (ибо как же иначе?), но беззвучно поплыву я над степями, реками и лесами, под безбрежным небом, над бездорожной землей, в темноте и тайнах, в звонкой тишине моего нескончаемого одиночества...
Гей, панове рыцари!
Я лежу в темноте без сна уже три месяца и двенадцать дней. Я считаю дни и ночи, как несчастье.
Страшная заброшенность ночью. Кто-то придет, придвинется безмолвно, поставит питье, поправит подушку, склонится надо мной, прошепчет ласково: «Батьку!», но меня здесь нет, я лежу и не лежу, дух мой давно улетел из этого темного покоя, дух рвется в небеса, но падает и падает на землю. Накрыть бы всю ее будто крылом божьим!
Гей, рыцари-братья!
Я родился в декабре на третий день рождественских праздников, в месяце рождения святых, деспотов и археологов, которые выкапывают давно умершие святыни. А может, я вовсе не рождался? Ведь не было у меня ни детства, ни юности, не отмерены для меня обычные человеческие радости, хотя страданий было вдоволь, даже имя мое настоящее — Зиновий-Зенобий и Теодор — забыто по своей необычности (собственно, у них есть то же самое значение в своей греческой форме: Зенобий — жизнь, дарованная Зевсом, Теодор — дарованный богом, богом данный), я сам отвел его в забытье: я — гетман. Я — Богдан.
Грех, недуг, гибель — не для меня. Ибо разве может быть грешным целый народ, разве может он стать недужным, разве может погибнуть? А я — народ.
Гордая осанка, выпяченная грудь, распрямленные плечи, рука взметнулась с булавой весело и властно («В Киеве над горою с золотою булавою»). Таким меня напишут живописцы, таким отдадут истории. Лицо мое будет иметь оттенок слоновой кости. Пожелтевший левкас. Яйцо. Что вылупилось из этого яйца? Народ украинский? А откуда появился я сам?
Меня будут воспринимать таким, как на парсунах безымянных казацких художников и на гравюре голландского мастера Гондиуса. С усами, толстый, с плюмажем на шапке и с булавой в руке. Навеки такой. До этого не существовал. Народился усатым, с булавой, в шелках и золоте. Народился Бог-дан. И никогда не умирал. Живу себе и живу, распрямляюсь и разрастаюсь, будто неприступный пралес.
Обо мне написано столько книг, что невозможно не только прочесть, но даже сосчитать. Единственный, кто мог объять все написанное, — я сам. Я мог бы сказать этим людям все, что думаю об их нечистых намерениях, нечестных приемах, фальшивом пафосе, безрассудном гневе, безграничной хвале и еще большей хуле.
Но я буду молчать. Скажу лишь, что на самом деле я никогда не был таким бравым и молодцеватым, каким меня кое-кто рисовал. Я шел тяжко, не облекал себя в шелка и оксамиты, булава лежала на плече камнем, был я стар, изнурен, измучен горем. И бессилен. А гетманское бессилие страшно своими размерами. Оно превосходит все известное на земле и на небе.
Утешить меня никто не может. Даже сам господь бог. Да он и не утешает никого. В моем сердце вместилась вся Украина. И оно не выдержало. Потому как человеческое. А божье? У бога нет сердца. И мысли нет. Только власть — необъятная. Да что власть, если перед тобой — земля великая и народ на ней?..
...Какую же мне избрать пору?
