Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Сергей Павлович Лукницкий родился в феврале 1954 г.
В 1976 г. закончил факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова, в 1983 г. — факультет правоведения Московской государственной юридической академии (ВЮЗИ). Состоит в Международной федерации журналистов, Союзе писателей России.
отрывок из произведения:
...Это было удивительное время, когда прокуроры писали статьи, а журналисты расследовали дела. Это было странное время, когда с улиц исчезли огромные портреты, братья Вайнеры перестали писать вдвоем, а депутаты стали заседать по четыреста суток в году. Это было стремительное время, требующее немедленного изменения уголовного законодательства, потому что неожиданно изменился уклад жизни и новое бытие стало похоже на уголовное законодательство в действии.
Все в этой жизни, что начиналось с приставок «пере» и «коо», встречалось на «ура», но так как само слово «ура» перестало вдруг быть популярным, в ход пошли такие обидные понятия, как «некомпетентность», непрофессиональность», неделовитость», ими заменяли то, по поводу чего раньше кричали «ура».
Появилась масса иностранных слов: «менеджер», «адекватность», «спонсорство», «инвестиции», а когда и их стало не хватать, их стали дополнять некогда мирные, почти забытые: «благотворительность», «милосердие», «опека», и иногда только, полушепотом — «консенсус».
Быть с чем-то согласным считалось неприличным.
Если прокурор времен перестройки и гласности хотел мгновенно прославиться и утвердить свое имя на скрижалях всеобщего ускорения, он тотчас же давал сообщение в печати, где трибунил о том, что намерен в ближайшее время отказаться от обвинения по сфабрикованному в годы застоя уголовному делу. С ним никто не спорил. Сфабрикованные дела перестали интересовать массы. Профессия юриста стала столь популярной, что учреждения, где обитали люди этой профессии, превратились в большие гнезда, где за большие деньги давали советы, как обойти закон.
Из тюрем и колоний стали выходить люди, осужденные еще совсем недавно за частнопредпринимательскую деятельность. Теперь они выходили героями, а от ворот колоний их увозили на «мерседесах».
Перестройка отобрала хлеб у судей и судебных исполнителей. Если раньше они звонили из совещательной комнаты, чтобы спросить милостивого совета в райкоме партии, то теперь райком был забыт, с негодованием отвергнут и предан анафеме. Но телефоны в совещательных комнатах остались, и судьи стали советоваться с прессой, совершенно забывая, что всего несколько лет назад эта же самая пресса за те же самые неконвертируемые деньги и малоощутимые блага пестовала застой.
Законы, коих насчитывалось к тому благословенному времени уже более полумиллиона, настолько запутали друг друга и настолько перекрыли друг другу доступ животворящего и здравопорождающего кислорода, что попросту стали гнить, в итоге были почти что все отменены.
Это называлось наступлением эпохи совершенствования законодательства и построения правового государства.
Общество, как птица Феникс, чувствовало, что надо бы побыстрее возродиться из пепла, но как это сделать — не знало.
И посреди таких социально-значимых для распада и возрождения общества моментов, как торжество однополой любви, неуемное занятие спортом, разгул демократии, преимущественно уличной, граничащей с массовыми беспорядками, процветали и заполняли все мысли людей невероятная пустота в магазинах госсектора и изобилие рыночной и кооперативной торговли.
Посреди панического ужаса перед еще новыми повышениями цен и полностью или почти полностью замороженных доходов населения страну парализовали внутренняя эмиграция и наиболее популярное занятие всех, кто никогда не был допущен ни к каким занятиям, — прожектерство.
В России от идей не было спасу тысячелетия.
Идеи лопались, как воздушные шарики.
Идеи жили ровно столько, сколько находилось времени, чтобы их изложить. Идеи не подхватывались и тотчас же заваливались новыми, и не было никакой возможности распаковывать эти идеи, а верхние тотчас же заваливались опять. И благоразумные люди, понимая их никчемность и бессмысленность, не спешили их реализовать, ожидая, когда поток идей поредеет.
Но поток не редел, и массы людей были завалены прожектами. Они гибли без стонов. О них никто не вспоминал.
Мгновенно возникали сотни и тысячи кооперативов, искренних, желающих помочь ближнему. На них не обращали внимания. Они пытались сотрудничать с государством, но не уволенные и не попавшие еще под сокращение государственные служащие боялись их, и они погибали.
Кооперативы пытались вести переговоры с общественными организациями, но эти организации сами боролись за выживание, причем им одним известными способами, и кооперативы отторгались.
Десятки совместных и малых предприятий создавались при научно-исследовательских институтах, пытаясь хотя бы науку сдвинуть с мертвой точки. Тщетно!
Наука шла сама по себе, мелкие предприятия — сами по себе. В частный сектор набирались люди по принципу: «Умею делать», — а вот этого именно-то и не надо было...