Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Творчество одного из крупнейших американских прозаиков XX столетия Томаса Пинчона (р.1937г.) представлено в настоящем издании его дебютным и, пожалуй, самым известным романом «V.» (1964), на русский язык ранее не переводившимся. Причудливые ассоциативные ходы, сложная метафорика, изощренность стиля — все в этой блестящей модернисткой мистерии подчинено одной цели — попытке преодолеть наступающую на мир энтропию, источник которой скрыт в романе под таинственной латинской литерой.
отрывок из произведения:
...В 1922 году майским утром (в Вармбадском округе это почти зима) выпускник Мюнхенского технического университета Курт Мондауген подъехал к белой заставе неподалеку от деревни Калькфонтейн-Саут. Скорее чувственно полный, чем толстый, светловолосый, с длинными ресницами и застенчивой улыбкой, восхищавшей женщин в возрасте, Мондауген, ожидая восход, сидел в видавшей виды капской повозке, лениво ковырял в носу и разглядывал понток, или травяную хижину, Виллема ван Вяйка — отдаленный форпост виндхукской администрации. Пока лошадь, покрываясь росой, дремала, Мондауген ерзал на сидении и пытался сдержать гнев, замешательство и нетерпение, а за горизонтом, на другом конце Калахари — сущего олицетворения смерти — над ним насмехалось неторопливое солнце.
Уроженец Лейпцига Мондауген воплощал по крайней мере две предосудительные склонности жителей своего края. Во-первых (что не так уж важно), он имел саксонскую привычку без разбора присоединять уменьшительные суффиксы к существительным — как одушевленным, так и неодушевленным. Во-вторых (и это важно), он разделял со своим земляком Карлом Бедекером стойкое недоверие к югу, невзирая на всю относительность этого понятия. Представьте теперь, с какой иронией он относился к своему положению, и сколь жуткими были капризы судьбы, которые, как он считал, сперва привели его в мюнхенскую аспирантуру, а потом в конце концов (будто, подобно меланхолии, эта южная болезнь прогрессировала и не поддавалась лечению) вынудила бежать от мюнхенской депрессии в другое полушарие и попасть в зеркально отраженное время Юго-Западного протектората.
Мондауген реализовывал здесь программу по изучению атмосферных радиопомех, сокращенно «сфериков». Во время Первой мировой некто Г. Баркхаузен, подслушивая телефонные разговоры союзников, различил серию нисходящих тонов, весьма напоминающих визг тормозов. Каждый из этих «свистунов» (так назвал их Баркхаузен) длился не более секунды и, видимо, находился в диапазоне низкой, или звуковой, частоты. «Cвистуны» оказались лишь первыми представителями семейства сфериков, номенклатура которых пополнилась впоследствии щелчками, сопелками, восходящими тонами и еще одной помехой, похожей на птичий щебет и названной «утренним концертом». Никто не знал наверняка, чем они вызваны. Одни считали, пятнами на солнце, другие — вспышками молний, но все сходились в одном: здесь как-то замешано магнитное поле Земли, и потому была разработана программа регистрации сфериков на разных широтах. Находившийся в нижней части списка Мондауген вытянул Юго-Западную Африку. Ему поручили установить аппаратуру как можно ближе к двадцать восьмому градусу южной широты.
Поначалу необходимость поселиться в бывшей немецкой колонии взволновала его. Как и у большинства неистовых молодых людей — в отличие от отдельных душных стариков — мысль о поражении вызывала у него омерзение. Однако вскоре выяснилось, что многие немцы, бывшие до войны землевладельцами, получили от правительства Капской области разрешение сохранить гражданство, собственность и туземных работников. На ферме некоего Фоппля в северной части округа между горной цепью Карас и болотами Калахари — не больше дня пути от приемной станции Мондаугена — зародилось даже подобие экспатриатской общины. Бурными были вечеринки, резвыми — танцы, веселыми — девушки, чуть ли не каждую ночь после приезда Мондаугена стекавшиеся в барочную усадьбу Фоппля на нескончаемый с виду фашинг. Но сейчас казалось, что обретенное им в этом забытом Богом уголке благоденствие вот-вот улетучится.
Солнце взошло, и в дверях появился ван Вяйк, подобно марионетке, выдернутой на обозрение публики с помощью потайных блоков. Ястреб опустился на землю перед хижиной и уставился на ван Вяйка. Мондауген вышел из оцепенения, спрыгнул с повозки и направился к хижине.
Ван Вяйк помахал ему бутылкой домашнего пива.
— Знаю, знаю! — прокричал он через разделяющую их потрескавшуюся землю. — Из-за этого я не спал всю ночь. Думаешь, у меня нет других забот?
— Мои антенночки! — воскликнул Мондауген.
— У тебя антенночки, а у меня — Вармбадский округ, — ответил бур. Он был навеселе. — Слыхал о вчерашнем? Тебе стоит побеспокоиться. Абрахам Моррис переправился через Оранжевую.
Как и было задумано, Мондаугена эта новость потрясла.
— Один Моррис? — только и смог вымолвить он.
— Шесть мужчин, несколько женщин с детьми, карабины, снаряжение. Это не то, что ты думаешь. Моррис — не человек. Он — Мессия.
Раздражение Мондаугена вдруг уступило место страху, и страх начал отпочковываться от стенок кишечника.