Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Событиям 60-х гг. посвящен и роман «В водовороте» (1871); писатель не отказался в нём от убеждения, что подлинные революционеры — наивные одиночки, но их нравственное благородство для него уже несомненно. Роман получил высокую оценку Л. Н. Толстого.
отрывок из произведения:
...Часов в двенадцать дня Елена ходила по небольшому залу на своей даче. Она была в совершенно распущенной блузе; прекрасные волосы ее все были сбиты, глаза горели каким-то лихорадочным огнем, хорошенькие ноздри ее раздувались, губы были пересохшие. Перед ней сидела Елизавета Петровна с сконфуженным и оторопевшим лицом; дочь вчера из парка приехала как сумасшедшая, не спала целую ночь; потом все утро плакала, рыдала, так что Елизавета Петровна нашла нужным войти к ней в комнату.
— Леночка, ангел мой, что такое с тобой? — спросила она ее как-то робко.
С тех пор, как князь стал присылать к ним деньги, Елизавета Петровна сделалась очень нежна с дочерью и начала постоянно беспокоиться об ее здоровье.
Елена молчала и ничего не отвечала, и только выступившие на глазах ее слезы и вздрагивающие щечки говорили об ее страшном душевном настроении.
— Верно, с князем что-нибудь вышло?.. Непременно уж так, непременно! — произнесла Елизавета Петровна каким-то успокоивающим голосом.
— Он такой низкий человек, такой лгун! — проговорила, наконец, Елена.
— Ах, господи, ничего этого нет!.. Нам всегда так кажется, когда мы кого любим, — продолжала Елизавета Петровна тем же кротким и успокоивающим голосом.
Она в первый еще раз так прямо заговорила с дочерью об ее любви к князю.
— Нет, мне это не показалось!.. Я никогда бы не стала говорить, если бы мне это только показалось! — говорила Елена. — Впрочем, я сейчас сама ему тем же заплачу, — освобожу его от себя!.. Дайте мне бумаги и чернильницу!.. — прибавила она почти повелительно матери.
Та послушно встала, сходила и принесла ей то и другое.
Елена принялась писать к князю письмо.
«Вы понимаете, конечно, черноту ваших поступков. Я просила вас всегда об одном: быть со мной совершенно откровенным и не считать меня дурой; любить женщину нельзя себя заставить, но не обманывать женщину — это долг всякого, хоть сколько-нибудь честного человека; между нами все теперь кончено; я наложницей вашей состоять при вашем семействе не желаю. Пожалуйста, не трудитесь ни отвечать мне письмом, ни сами приходить — все это будет совершенно бесполезно».
Елизавета Петровна, усевшаяся невдалеке от Елены, употребляла было все усилия, чтобы прочесть то, что пишет Елена, но, по малограмотству своему, никак не могла этого сделать.
— Потрудитесь приказать Марфуше сходить к князю и отдать ему это письмо! — говорила Елена, запечатав облаткой письмо.
Елизавета Петровна нерешительно приняла его из рук дочери.
— Что ты такое, по крайней мере, пишешь к нему? — спросила она, вовсе не ожидая, что Елена ответит ей что-нибудь; но та, однако, отвечала:
— Пишу ему, что он нечестный человек и что между нами все кончено!
Елизавета Петровна даже побледнела при этом.
— Ах, не советовала бы я тебе этого делать, не советовала бы! — проговорила она, не уходя из комнаты.
— Позвольте мне в этом случае ничьих советов не спрашивать, — возразила ей Елена.
— Но ты только выслушай меня... выслушай несколько моих слов!.. — произнесла Елизавета Петровна вкрадчивым голосом. — Я, как мать, буду говорить с тобою совершенно откровенно: ты любишь князя, — прекрасно!.. Он что-то такое дурно поступил против тебя, рассердил тебя, — прекрасно! Но дай пройти этому хоть один день, обсуди все это хорошенько, и ты увидишь, что тебе многое в ином свете представится! Я сама любила и знаю по опыту, что все потом иначе представляется.
— Вы никогда не любили!.. Вы только, бог вас знает зачем, продавали себя! — сказала Елена.
Елизавета Петровна сильно покраснела.
— Нет, я любила, — повторила она и не стала больше говорить: она очень хорошо видела, что Елену нельзя вразумить, и только разве придется услышать от нее еще несколько крупных дерзостей.
— Марфуша! — крикнула между тем та.
— Я пойду и отдам ей письмо!.. — остановила ее с досадой Елизавета Петровна.
— Да вы непременно же отдайте! — сказала ей Елена.
— Отдам... Что мне!.. Делай глупости... — отвечала Елизавета Петровна, уходя, но, покуда шла из комнат в кухню, где была Марфуша, она кой-что попридумала.
— Поди, отдай это письмо князю!.. — начала она приказывать той. — Непременно отдай ему в руки сама и скажешь ему, что это письмо от Елены Николаевны, а что Елизавета Петровна приказала-де вам на словах сказать, чтобы вы очень не беспокоились и пожаловали бы к нам сегодня, — поняла ты меня?
— Поняла, барыня! — отвечала краснощекая и еще более растолстевшая Марфуша. Несмотря на простоту деревенскую в словах, она была препонятливая. — А что же, барыня, мне делать, как я князя не застану дома? — спросила она, принимая письмо от Елизаветы Петровны и повязывая голову платочком.
— Подожди его.
— А если он долго не придет?
— Подожди подольше, — разрешила ей Елизавета Петровна...
...Часов в двенадцать дня Елена ходила по небольшому залу на своей даче. Она была в совершенно распущенной блузе; прекрасные волосы ее все были сбиты, глаза горели каким-то лихорадочным огнем, хорошенькие ноздри ее раздувались, губы были пересохшие. Перед ней сидела Елизавета Петровна с сконфуженным и оторопевшим лицом; дочь вчера из парка приехала как сумасшедшая, не спала целую ночь; потом все утро плакала, рыдала, так что Елизавета Петровна нашла нужным войти к ней в комнату.
18 кб
11 кб