Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Родилась в пригороде Одессы в семье отставного флотского инженера-механика. В 1905 году семья распалась, и мать с детьми переехала в Евпаторию, а затем — в Киев. Ахматова закончила Фундуклеевскую гимназию и в 1907 году поступила на юридический факультет Высших женских курсов в Киеве. С 1910 по 1918 год была замужем за поэтом Н. Гумилевым. Первое стихотворение опубликовала в 1907 году в Париже, в издававшемся Н.Гумилевым журнале «Сириус». В 1912 году издан первый сборник стихов «Вечер», который стал однойиз базисных книг акмеизма. Через два года вышел сборник «Четки», и в 1917 году — третий сборник, «Белая стая». В 1923 году началась полоса «молчания», продолжавшаяся до середины 30-х годов. Во время Великой Отечественной войны из окруженного Ленинграда Ахматова была эвакуирована в Ташкент и находилась там до июня 1944 года. В 1946 году Ахматова вместе с Зощенко стала жертвой грубых нападок партийной критики, была исключена из Союза писателей и до XX съезда КПССС практически не печаталась. За это время Ахматова пишет «Поэму без героя» и «Путем всея земли», цикл стихотворений «Северные элегии». Умерла в Домодедово под Москвой 5 марта 1966 года. Похоронена в Комарово под Санкт-Петербургом.
отрывок из произведения:
...Я очень верю тем, кто описывает его не таким, каким я его знала, и вот почему. Во-первых, я могла знать только какую-то одну сторону его сущности (сияющую) — ведь я просто была чужая, вероятно, в свою очередь, не очень понятная двадцатилетняя женщина, иностранка; во-вторых, я сама заметила в нем большую перемену, когда мы встретились в 1911 году. Он весь как-то потемнел и осунулся.
В 10-м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не менее он всю зиму писал мне1. Что он сочинял стихи, он мне не сказал.
Как я теперь понимаю, его больше всего поразило во мне свойство угадывать мысли, видеть чужие сны и прочие мелочи, к которым знающие меня давно привыкли. Он все повторял: «Передача мыслей...» Часто говорил: «Это можете только вы».
Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его — очень короткой, моей — очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый, легкий предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем, который притаился где-то рядом. И все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак. Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел и тени признания.
Жил он тогда (в 1911 году) в тупикe Фальгьера. Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. Он вообще не жаловался ни на совершенно явную нужду, ни на столь же явное непризнание. Только один раз в 1911 году он сказал, что прошлой зимой ему было так плохо, что он даже не мог думать о самом ему дорогом...