Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Имя советского писателя лауреата Государственном премии СССР Ивана Стаднюка широко известно не только в Соаетском Союзе, но и далеко за его пределами. На многие языки переводились его роман «Люди не ангелы», повести «Максим Перепелица», «Люди с оружием», «Человек не сдается», «Следопыты» и другие. Он — автор многих пьес и сценариев кинофильмов.
Свои первые произведения И. Стаднюк опубликовал на страницах журнала «Советский воин», в котором шесть лет возглавлял отдел художественной литературы и тридцать лет являлся членом редколлегии журнала.
Иван Фотиевич — фронтовик, награжден многими орденами и медалями. Свидетельства, лично вынесенные с полей боев, явились основой его военных книг. И это очень личное, рождающее авторскую искренность и доверительность, объединяет все произведения И. Стаднюка о ратном подвиге советского народа в годы Великой Отечественной войны. Но с наибольшей силой это проявилось в его романах «Война», удостоенном в 1983 году Государственной премии СССР, и «Москва, 41-й».
отрывок из произведения:
...Навечно в памяти народной
Работая над документами, связанными с битвой под Москвой, прочитал слова маршала Жукова, которые меня, участника тех событий, политрука из 7-й гвардейской стрелковой дивизии, особенно взволновали. «25 ноября, писал Г. К. Жуков, — 16-я армия отошла от Солнечногорска. Здесь создалось катастрофическое положение. Военный совет фронта перебрасывал сюда все, что мог, с других участков фронта. Отдельные группы танков, группы солдат с противотанковыми ружьями, артиллерийские батареи и зенитные дивизионы, взятые у командующего ПВО генерала М. С. Громадина, были переброшены в этот район. Необходимо было во что бы то ни стало задержать противника на этом опасном участке до прибытия сюда 7-й гвардейской стрелковой дивизии из района Серпухова...» Надо вспомнить, что те войска, которые, отступая от границы, вели бои в Белоруссии, понесли тяжелейшие потери. Под Могилевом, Витебском, Смоленском вступали в действие войска, выдвинутые из глубины страны. И вот теперь под Москвой в тяжкие ноябрьские дни надо было сдержать врага до тех пор, пока не подойдут новые резервы и изъятые с других участков фронта силы.
Мы, рядовые воины, в ходе ошеломляющих событий не успевали задаться вопросом: как и почему случилось такое, что за несколько месяцев враг достиг Москвы? Эти вопросы, а тем более ответы на них пришли позже, на последующих этапах войны и после нее.
Помню, в первые дни войны, буквально в самые первые, нам, недавним курсантам военного училища, даже не верилось, что это воистину война. Все хотелось спросить у кого-то: чего они лезут? Что им тут надо?.. Мы не хотим их убивать, сами не хотим умирать, зачем все это?
Ощущение войны как непоправимой трагедии пришло ко мне в день, когда после очередной бомбежки увидел в высокой траве при дороге молодую мертвую беженку с узелком вещей и возле — ее малого ребенка, который молча теребил грудь матери. Ветер трепал ее разметанные волосы... Этого ребенка я отдал шоферам, едущим в тыл, взяли с неохотой, упирались. «Грудной ведь. Что мы с ним делать будем? Лучше куда-нибудь в медсанбат...» Но я, помню, упрямо и зло твердил: «Людям отдайте, людям... Ведь живое дитя! Люди возьмут».
Долгими были с того момента пути-дороги войны. Недаром один день войны считается за три. Были, конечно, рядом со смертью и смех, и любовь, но главное — ненависть. А та лежавшая в траве убитая мать с живым младенцем на груди навсегда останется в памяти символом несправедливости грабительских войн...
Сегодня хочется вспомнить хотя бы некоторые образы, назвать некоторые имена.
Для меня, сотрудника дивизионной газеты «Ворошиловский залп», события Московской битвы продолжались по-рабочему, буднично, но острее и драматичнее — с переброски нашей дивизии из-под Серпухова под Москву, на Ленинградское шоссе. Во время этой переброски было промозгло, студено, сине. Помнится, на дорогах был сплошной гололед — бич даже опытных шоферов. А нашей редакции предстояло вести машины из-под Серпухова через Москву в Химки... Перед этим при бомбежке у нас погибли почти все шоферы. И мне (правда, еще под Ярцевом чуть-чуть научившемуся держаться за руль) предстояло вести автобус с наборными типографскими кассами и прочим оборудованием. Теперь понимаю, что только от отчаяния и безвыходности можно было решиться на такое. Но в переднем грузовике был наш весельчак и заводила, москвич с замашками одессита Аркаша Марголин — прекрасный водитель и, по его словам, знаток Москвы. До сих пор светло и с улыбкой вспоминаю о нем.
Из-под Серпухова мы выехали рано. От напряжения и старания я весь взмок и так держал руль, что побелевшие пальцы порой сводило. Москва запомнилась сосредоточенной, пустоватой. Там и тут улицы пересекали баррикадные нагромождения из мешков с песком, железных противотанковых ежей. Окна домов сплошь были перечеркнуты бумажными крестами.
Пересекли мост через канал. Начались Химки. Это был, конечно, не тот многоэтажный завидный город, каким видим его сейчас. Это был городишко Химки сорок первого года. На перекрестках стояли регулировщики с флажками, на обочинах — указатели... Мы остановились в деревне Бутаково, разместились в нескольких ее избах...