Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Мераб Константинович Мамардашвили родился 15 сентября 1930 года в Гори (Грузия), в семье кадрового военного. Окончив школу с золотой медалью, он поступил на философский факультет МГУ, который и окончил в 1954 году. После окончания аспирантуры в 1957 году Мамардашвили работал в редакции журнала «Вопросы философии», где была опубликована его первая статья «Процессы анализа и синтеза», в 1961-1966 годах был в командировке в Праге, работал в журнале «Проблемы мира и социализма». Позже он работал в московских институтах, читал лекции на психологическом факультете МГУ, во ВГИКе, на Высших курсах сценаристов и режиссеров, в Институте общей и педагогической психологии АПН СССР, в других городах страны. В этих многочисленных лекциях (в т. ч. о Декарте, И. Канте, М. Прусте, сознании и др.) наиболее полно отразился «сократический» характер философствования Мамардашвили. В 1968-1975 годах был заместителем главного редактора журнала «Вопросы философии» И.Т. Фролова. При жизни философа были изданы его книги: «Формы и содержание мышления» (1968), «Классический и неклассический идеалы рациональности» (1984) и «Как я понимаю философию» (1990), а также «Символ и сомнение» (совместно с А. М. Пятигорским, 1982). С 1980 года Мамардашвили жил в Тбилиси, работал в Институте философии. После смерти ученого свет увидела его книга «Картезианские размышления» (1993).
отрывок из произведения:
...Здесь много путей, по которым можно пойти и многочисленные проблемы возникают, они возникают в связи с психоаналитической революцией. Из них я возьму лишь те, которые относятся к характеру аппарата психоанализа, концептуального аппарата. Коротко помечу одну основную особенность этого аппарата. Она состоит в том, что аппарат психоанализа носит в самых существенных своих моментах и решающих мысленных связках символический характер, что и является источником многих недоразумений. Поскольку психоанализ, родившись на рубеже веков, родившись в рамках традиционной культуры позитивного научного знания, в том числе и эволюционистского, биологического и т.д., ассимилировался согласно интеллектуальным навыкам, навыкам классической науки XIX века. Ассимилировался он также и в культуре, согласно наглядному языку и предметному языку, который обычно в культуре всегда циркулирует; преобразовывался согласно устоявшимся и до психоанализа существующим традициям и теориям. Скажем, теориям биологической науки или психологической науки, неврологии и т.д. И основное новое понятийное содержание психоанализа, роднящее его скорее с такими явлениями в научной культуре XX века, как теория относительности, квантовая физика, ускользало от внимания. Тем более, что появление психоанализа было некоторым шоком для почтенной, буржуазной в классическом смысле этого слова, культуры (ну, если под словом «буржуа» понимать этимологический смысл этого слова, а не чисто классовый), имея в виду определенную этику, определенную традицию и прежде всего этику такую, которая ряд явлений человеческого поведения и психики, и сознания исключало по цензурным соображениям из поля своего внимания и из объектов возможного разговора. Последняя причина, уже в основном не действует в западной культуре, но продолжает действовать в российской культуре, где всякий разговор о психоанализе, независимо от содержания, блокируется просто цензурой нашего привычного российского сознания, я имею в виду не какую-нибудь внешнюю цензуру, а саму структуру нашего языка, на котором мы говорим, наших мысленных привычек где мы все явления, связанные с сексуальной жизнью, стыдливо избегаем и не имеем даже языка, чтобы говорить о них, если бы даже захотели и нам разрешили бы о них говорить. Ну, скажем, в русской литературе, по ее традиции трудно себе представить хорошее в смысле художественном, эротическое описание.
[Оно] почти что невозможно, просто по свойствам самой языковой традиции, которая пока еще устойчива и не склонна к каким-либо изменениям, или во всяком случае ее трудно допускать в свою толщу. Очевидно, что такой хулиганский характер психоанализа, как он был воспринят почтенной культурой начала XX века, был не основной причиной недоразумений связанных с ним. В основном недоразумения шли, конечно, не от тех, кто отталкивался от психоанализа, не принимал его, а от тех, кто принимал его. И принимали его как замечательное, манящее, дразнящее открытие тайных глубин человеческого существа, каких-то слоев, лежащих на уровне той связи, которая связывает воедино и человека и весь остальной животный мир, и в которой под внешним благополучием, благополучным сознанием содержатся чудовищные вожделения. Какие-то ?ночные чудовища¦, которые при свете дневного сознания скрываются и не видны, а ночью сознание, будь то сон или безумие, заболевание, ? с ?ночью сознания¦ они выходят на поверхность. И теория Фрейда казалась прежде всего разоблачительной теорией, [которая] вводит высшие проявления человеческого духа, помеченные знаками самых высоких ценностей, [и] сводит их к человеческому ?низу¦. И во-вторых, [она] была понята как теория, воспевающая силу инстинктов, прежде всего самых сильных человеческих инстинктов, конечно, сексуального инстинкта, потому что это инстинкт, структурированный вокруг продолжения человеческого рода, и тем самым самый сильный из них. И вокруг этого была построена масса романтических представлений о том, что нужно освободить инстинкты. То есть одни кричали, что нужно освободить, а другие кричали, что их нужно загнать назад, что не нужно выпускать их из этого ящика...