Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
«Гражданин Очер» — последний рассказ Юрия Тынянова. Он был написан им незадолго до смерти, в 1942 году, в Перми, где писатель находился в эвакуации. Но замысел рассказа возник на много лет раньше, еще в 1930 году. Первоначально Ю. Н. Тынянов собирался написать на эту тему пьесу: «Овернский мул, или Золотой напиток». Его привлекла необычная биография графа Павла Строганова.
отрывок из произведения:
...Мы читаем биографии людей. Мы любим их читать. Существуют ненаписанные биографии мест. Места связаны с людьми. Это связь крепкая, нерушимая. Об этом лучше всех ученых написал Лермонтов. В «Дарах Терека» — открытие. Река, сорная, дикая, бурная, любит девушку. Лермонтов писал не о любви отвлеченной. Так, именно так любят родину — ее любят как живую. Недаром места и люди меняются именами. Одно место Урала стало именем русского человека. Он сам назвал себя так в конце XVIII века. Он назвался так в Париже.
Французская революция слышала уральское имя, название. А потом — яростная борьба с Наполеоном, вторгшимся в русскую землю. Быть может, одно из самых своеобычных русских мест — уральское место Очер. Этим именем назвался этот человек. Это имя слышали французские якобинцы и русские генералы. Запомним это название, запомним имя: Очер.
У старика Строганова был дурной характер.
Он взял себе дурную привычку громко ворчать на императрицу за картами. Однажды, когда он играл с ней в экартэ и императрица пошла не так, как нужно, у императрицы зазвонил колокольчик. Прибежали фрейлины, и заглянул Храповицкий, секретарь. Императрица сказала им, указывая на Строганова:
— Он кричит на меня. Как бы ему не вздумалось драться.
Когда-то, при Алексее Михайловиче, Строгановы судились по особым законам, относящимся только до них. Екатерина со своим женским чутьем с ним не ссорилась. Она звала его кумом.
— Я с кумом боюсь одна быть. Он горяч.
Он сильно тягался с богатым монастырем из-за Усолья и, когда часть соляных богатств у него все же оттягали, перестал почитать церковную власть и стал богохулом.
— Святые отцы, соленые уши, — говорил он.
Он там не бывал затем, что и здесь солоно. Вообще же он жил как хотел в своем дворце, который ему построил Варфоломей Растрелли и которым он был доволен. Здесь он воспитывал сына и старался воспитать его так, чтоб никто не сказал, что он рос без матери. Поэтому он нанял к сыну воспитателем ученого француза Ромма. Он не хотел вмешиваться в воспитание, не считая это полезным, а также потому, что был занят другим. Как бы то ни было, сын Павел не был предоставлен самому себе. Ученый Ромм, большеголовый, малого роста, был действительно воспитатель суровый и крепкий. Побившись о заклад, что будет читать по-китайски через неделю, — выиграл. Воспитывался вместе с сыном еще один мальчик, Воронихин Андрей, мальчик строгий, молчаливый. Как он появился в этом доме, никому было не известно, а Ромм не спрашивал. Старик Строганов сказал Ромму, что он предназначил ему строить дома, потому что, кроме Растрелли, он в Петербурге по вкусу строителей домов не встречал. Выросши, он ему построит другой дом. Однажды появилась в доме женщина в темном синем кафтане, неторопливая. Звали ее Акулиной. Она ни о чем ни с кем не говорила. Видно было, что раньше она здесь бывала или даже жила, потому что комнаты знала, а на антресоли к Павлу и Андрею всходила легко и никого не спрашивая. Провела она здесь целый день. А когда собралась уходить, долго смотрела на Андрея широко раскрытыми глазами, и глаза эти вдруг заплыли слезами. Крупные слезы падали, а лицо было неподвижно. Перед уходом вдруг решилась: обняла его. И видно было, что не упустила ни одного его движения, жеста, все унесла с собою. А уходя, вдруг сунула Андрею из руки в руку пряник. И улыбнулась. Видно, так она улыбалась давно. И, не обернувшись, ушла.
Старик Строганов, как всегда, ничего не говорил ни о матери Павла, ни о матери Андрея Воронихина. — Esclavage, рабство, — спокойно сказал Ромм. Павел потупился. Ромм увидел, как он побледнел. Кто была Акулина, Ромм не спрашивал. Кто был отец Андрея и почему он (сам) здесь, нечего было спрашивать. Старик Строганов готовил себе архитектора. Андрей Воронихин чертил планы, рисовал довольно верно комнаты, плафоны растреллиевского дома, а как-то набросал портрет Ромма, его лицо без улыбки, его длинную блузу, в которой он ходил по утрам и давал им объяснения по математике. Потом Андрей приказал развесить все картины, висевшие в комнате, и обозначил места. Старик не возражал, но и только...